«Моя собачья жизнь»

Mitt liv som hund
Швеция, 1985
Режиссер Лассе Хальстрем
В ролях Антон Гланзелиус, Томас фон Бремсен, Анки Лиден, Мелинда Киннаман

Это было время, когда за людьми из космоса наблюдала собака. Русские запустили на орбиту Лайку — с ней да миллионами других таких же безропотных псин, которых шпыняют, сажают на поводок, заставляют сидеть и давать лапу, а вот теперь еще и запирают в ракету да отправляют к звездам, не соизволив полюбопытствовать, надо оно им или нет, испытывает солидарность 11-летний Ингмар. Вот и сейчас его так же, не поинтересовавшись его мнением, ссылают в чужой городишко к дяде и тете — маме, у которой туберкулез перешел в смертельную стадию, показан покой, а Ингмар знай поджигает помойки да опрокидывает на свежевыстиранные джемперы стаканы молока: не из вредности — просто узнать, что утрата самого дорогого бывает не в одних лишь сводках новостей о крушении поездов, которые он так любит читать с целью повысить оценку собственной жизни («Вот ведь — бывает и похуже», — приговаривает он за подобным чтивом), ему еще только предстоит. Как предстоит этим же летом, в том городишке, населенном сплошь горемыками да чудаками — девчонкой, которая перевязывает грудь, чтобы парни принимали ее за своего и пускали играть в футбол, инвалидом, млеющим, когда ему читают вслух аннотации из каталога нижнего белья, грудастой натурщицой, которой необходимо, чтобы на сессии, где она позирует голой, ее провожал бы безусый малец — превратиться из ребенка в подростка. Секс прорастет в его организме так же, как и все в его жизни, не спросясь — но подросток на то и не ребенок, чтобы обрести право на мнение, и брожению плоти Ингмар ломающимся голосом неуклюжих поступков скажет свое первое взрослое «Нет!»

Есть тысяча причин плениться этой горько-сладкой пасторалью о взрослении. Это и феллиниевских достоинств парад уродов, и поэзия звездного неба, и пронзительно воплощенный шведским подростком Антоном главный герой — маленький философ с глазами, окрыленными ресницами, которые ему не для того, чтобы хлопать и взлетать, а чтоб поспевать рассеивать то и дело набегающие слезы. Не последнее место среди них, этих прелестей, занимает замечательная идеология фильма — нагромождение ужасов, именуемое жизнью, можно вынести, только если смотреть ей каждую секунду прямо в глаза. Не избегать, не мириться, но принимать каждую толику невзгод — а самые тяжелые из них не те, что навлекают на тебя злые люди или коварная судьба, но которые то и дело лезут из тебя самого как бесенята — как доброго спутника и благую данность: ведь именно с ними тебе придется жить, и если нежно и крепко взять их за руку, этот путь из американских горок обернется в дорогу познаний и пользы. Эта идеология хорошо знакома зрителям по другому фильму Хальстрема о взрослении — «Что гложет Гилберта Грейпа?», снятом им после бешеного успеха «Собачьей жизни» в Америке. В нем сыграл свою если не лучшую, то самую теплую роль Депп, с него началась слава Леонардо Ди Каприо: помнится, половина зрителей не была уверена, не занял ли Хальстрем в роли слабоумного младшего брата настоящего олигофрена, пока на «Оскарах», к которым Ди Каприо был тогда выставлен за эту роль, не нарисовался в качестве номинанта вполне вменяемый озорной маленький щеголь.

«Моя собачья жизнь» шла к мировой славе и советскому прокату так же незаметно и постепенно, как мальчик становится мужчиной. Фильм тихо вышел под рождество 1985 года в родной Швеции, не метил ни на какие Канны и Берлины, местный «оскаровский комитет» и не подумал предложить эту тихушную драму Американской киноакадемии. Но минул 1986-й, и оказалось, что во всех странах Скандинавии эта лента проросла всенародной, особенно — подростковой любовью, и попала в основные претенденты на статус лучшей картины года (в Дании и Швеции таковой и была провозглашена). В апреле 1987-го ее выпустили в Америки — и там с европейским фильмом случился бум, как за 20 лет до этого с «Мужчиной и женщиной». В 1988 году иностранец Хальстрем — случай небывалый! — был выдвинут на «Оскар» аж в двух номинациях — и как режиссер, и как сценарист, и необидно проиграл обе Бертолуччи. Тут уже его заприметили люди из «Совэкспортильма» — перестройка была в самом разгаре, народу, долгое время обделенному передовой художественной мыслью Запада, хотели дать во всей полноте испытать сопричастность мировым процессам, и на экраны старались выпускать всех главных призовых скакунов мирового экрана — в их число попал и Хальстрём. Самое интересное, что в отличие от американцев, которые впервые широко открывали глаза на шведского чудо-режиссера, мы его хорошо знали — за 10 лет до покупки «Собачьей жизни» первый полнометражный фильм Хальстрема был обменян русскими ни много ни мало на танкер. Это был «АББА» — роскошный широкоформатный фильм-концерт о триумфальных гастролях диско-квартета в Австралии. Надо сказать, все клипы «АББА» — кроме двух последних — снимал Хальстрем, снял и этот фильм, наделавший шороху в Скандинавии и у нас. Вышло так, что в конце 70-х лидеры «АББА» Бьерн Ульвеус и Бенни Андерсон всерьез увлеклись нефтью — во время короткого визита в ССС- они предложили советскому руководству сделку: права на выпуск трех своих альбомов студией грамзаписи «Мелодия» и пятилетний прокат фильма Хальстрема в обмен на два танкера. Сделка и впрямь состоялась, и барыши от пластинок и фильма значительно превысили стоимость двух кораблей: я лично не припомню дня, чтобы за те 5 лет лицензии фильм «АББА» не шел бы хоть в каком-нибудть кинозале. Совесткая же судьба «Собачьей жизни» оказалась не в пример скромнее. В ту пору путь от приобретения фильма до выхода в прокат был неблизкий: подолгу делался дубляж (потому что подходили к нему с самых строгих профессиональных позиций и, как наверное заметили наши постоянные зрители, это приводило к великолепным результатом: иностранные актеры, такое впечатление, действительно говорили по-русски, а не открывали голос под фонограмму, как чаще бывает сейчас), многоступенчатый бюрократический аппарат выдавал прокатное удостоверение, да и печать копий — пленки, особенно цветной, хронически не хватало — занимала уйму времени. Короче, когда копии с дублированной «Собачьей жизнью» были готовы разойтись по стране, страны, по сути не стало: коммунизм пал, а с ним империя, развалилась система кинопроката, и копии фильма, как побитые собаки, разбрелись по сомнительным киноустановкам. Мы с друзьями наткнулись на одну из них в феодосийском летнем кинотеатре — вокруг жарили шашлыки, поезд прибывал прямо на пляж, августовские звезды перемигивались с карнавальной толпой отдыхающих, и фильм продолжал жить, просыпаясь в южную ночь с ее бесконечностью, недоступной ни одному широкому экрану.