«Оправданная жестокость»

A History of Violence
США, 2005
Режиссер Дэвид Кроненберг
В ролях Эд Харрис, Уильям Херт, Вигго Мортенсен, Мария Белло

В идиллическом провинциальном городке Том (Вигго Мортенсен) — рубаха-парень и душа-человек — разливает кофе в своей маленькой закусочной, дома его ждут славные дети, а красавица жена (Мария Белло) заботлива настолько, что однажды ночью надевает из сексуально-ностальгических соображений униформу футбольной болельщицы.

Все, однако, рушится в тот день, когда в закусочную вваливаются два отвратительных злобных негодяя с пистолетами: Том, проявив неожиданный героизм и сноровку, убивает обоих и становится местной знаменитостью. Вскоре вокруг его дома начинает ездить машина с затемненными стеклами и номерами другого штата. В ней — вкрадчивый господин с изуродованным лицом (Эд Харрис) и еще несколько головорезов, которые называют Тома именем Джоуи и настаивают, что у них есть с ним нерешенные дела.

Кроненберг всю жизнь снимал фильмы о мутации — о той грани, перейдя которую человек начинает переживать необратимые изменения. Раньше его герои превращались в насекомых и бытовую технику — в последние годы великий канадец все менее склонен к иносказаниям. В предпоследней картине от насекомых осталось только название («Паук»), в последней и вовсе нет ни одной из очевидных примет кроненберговского стиля, ни кадра, который можно было бы безошибочно атрибутировать. И тем не менее «Оправданная жестокость», формально вполне мейнстримовая и почти лишенная мерзости и телесности, — один из самых радикальных жестов Кроненберга. Вместо артистов с лицами психопатов вроде Джеймса Вудса («Видеодром»), Кристофера Уокена («Мертвая зона») или Джереми Айронса («Связанные насмерть») на главную роль он теперь берет тишайшего Мортенсена и в кульминационной сцене выжимает из него такого вудса, что айронсам и не снилось. В середине, как раз на этой сцене, фильм будто рвется пополам: та самая мутация происходит не постепенно, под кожей, а рывком, с треском, на наших глазах. Сатирическая (и, надо сказать, очень смешная) сказка про американских дурачков в одно мгновение оборачивается вполне линчевским путешествием на край ночи — где тоже очень смешно, но и не на шутку страшно. И где появление (ближе к финалу) артиста Херта хочется описать нейтральным английским performance в буквальной русской транскрипции: он, конечно, безбожно переигрывает — но как переигрывает.

Насилие, по Кроненбергу, вирус — со всеми соответствующими характеристиками: он может дремать в теле годами, он может просыпаться и давать осложнения, он может передаваться по наследству. Единственное, чему он не поддается, так это уничтожению, и непонятно, плохо это или хорошо. Лечение, впрочем, режиссера заботит меньше всего. Если Кроненберг хирург (а он чрезвычайно похож на хирурга), то довольно странный. Он пишет «Историю насилия» (оригинальное название фильма) — историю болезни, но останавливается, когда дело доходит до рецептов. Делает на теле разрез — и завороженно смотрит на то, как причудливо, шокирующе, как попросту красиво взаимодействуют внутренние органы. Зашивают пусть те, кто знает ответы, которых не знает никто.